Чёрный день - Страница 108

108

Дома…

Эта грязная, холодная нора, где с потолка капает, а по стенам бегают тараканы со спичечный коробок, уже успела стать для неё чем-то большим, нежели временным пристанищем. Чем-то близким и без преувеличения родным.

Знакомая лестница, знакомый коридор, всё та же тяжёлая железная дверь, за которой шлюз — а за ним безопасность и долгожданный отдых. Убежище. Как верно подобрано это название!

Родные стены помогли людям придти в себя. Когда все помылись под струей довольно холодной воды из шланга — специально для Маши повесили ширму, правда, немного прозрачную — переоделись в цивильное и расположились покурить, обсуждая прошедший день, им уже казалось, что от этих кошмарных событий их отделяют недели.

Не могла расслабиться только Чернышёва, так как знала, что ей предстоит обсудить ещё одно дело. Когда перекур был закончен и они собирались уже покинуть «предбанник», девушка решила, что тянуть больше нельзя.

— Пацаны, а с ним что будем делать? — с этими словами она расстегнула молнию рюкзака, вытащила присмиревшего зверёныша и посадила его на кафельный пол.

Все охнули, а через мгновение разразились гомерическим хохотом.

Кот как кот, только абсолютно безволосый. С огромными, широко расставленными ушами, со складками «лишней» шкуры на шее, лапах и спине, с неприлично голым хвостом невероятной длины, напоминающим сосиску. Лоб животного, казалось, избороздили глубокие морщины. В сочетании с задумчивым, отрешённым выражением медно-золотистых глаз это производило настолько комичное впечатление, что сдержать смех не смог даже обычно невозмутимый Ефремов.

— У меня нет галлюцинаций. Это он кричал, — она взяла на руки трясущееся существо. — А я приняла это за детский плач.

— Стоило рисковать из-за кота в мешке? — хмыкнул Борька Кабанчик, разглядывая сфинкса. — Ну и чучело… Прямо мутант какой-то.

— На себя посмотри! — окрысилась Чернышёва. — Он, по крайней мере, жрать будет меньше. Как думаешь, Сергей Борисович не запретит? — последняя фраза предназначалась уже Павлу.

— Как будто у него других забот нету, — хмыкнул тот. — Если сможешь прокормить, бери. Будет типа талисман. Только не свети сильно, а то народ, сама знаешь, кушать хочет. Хронически.

— Никому его в обиду не дам. Ещё бы, при таких обстоятельствах достался…

— Ну-ну. Я в тебе не сомневаюсь. Ладно, я пойду, доложусь Борисычу. Так уж и быть, про твою выходку ни слова. Ты всё-таки молодчина. Мало кто на твоём месте… Про то, что нарушила прямой приказ и подвергла товарищей опасности, забудем. Ты же из лучших побуждений.

— Издеваешься? — подняла бровь Маша. — Всё равно спасибо. Я теперь и так наверх ни ногой.

Все пошли по своим делам, а девушка, набрав тазик тёплой воды, занялась котёнком. Правда, имя ему она ещё не придумала. В голову лезли одни Барсики и Тимофеи. Такие имена подходили для заурядных сибирских, сиамских и персидских, но не для такого чуда-юда. Вопреки всему, что говорят о кошках, этот принял водные процедуры очень спокойно. Более того, когда она намыливала его и тёрла губкой, вид у него был довольный и расслабленный. Он начал тихонько мурлыкать, и Чернышёвой даже показалось, что часть морщинок на его высоком лбу разгладилась.

«Нравится… Дома тебя, наверно, часто мыли».

Здесь её ждала ещё одна неожиданность. Под слоем сажи и грязи обнаружилась кожа розового цвета, нежная и бархатистая. Теперь зверёныш стал напоминать новорождённого… или даже зародыш из учебника анатомии с хвостом-пуповиной. Извлечённый из воды, котёнок тут же начал покрываться гусиной кожей. Машенька насухо вытерла его махровым полотенцем и в полотенце же завернула, одни уши остались торчать.

— Эх ты, ошибка природы. Одеть бы тебя по-человечьи, а то простудишься, — говорила девушка, гладя маленького по спинке. — Не боись, малыш. Прорвёмся.

Глава 5. Тьма египетская

Проснувшись, Александр не сразу понял, где находится.

Вокруг было темно, но не это его удивило. Воздух был неподвижен, а тело никак не давало о себе знать, словно парило в невесомости. Не ощущалось ни тепла, ни холода, будто все рецепторы разом перестали передавать информацию.

Иногда уходящий Морфей дарит человеку бесценный подарок — несколько мгновений чистого восприятия действительности. Это время, когда мы ощущаем мир как новорождённые, когда на нас не давит груз ошибок и воспоминаний, а страхи и тревоги почуют сладким сном. Но его невозможно продлить, как ни старайся. Потом память «включается». Александр вспомнил вспышку, огненное море, руины, где тела людей похожи на бронзовые памятники, скотов, которые хотели его смерти, своё укрытие под мостом и костёр.

Костёр…

Ему стало не по себе. Что, если тот погас?

Саша вдруг вспомнил теорию о том, что в смерти сознание не исчезает, а остаётся запертым там, где ты ещё жив — в последней секунде, растянутой в вечность. Вот такая весёлая перспектива, по сравнению с которой материалистическое «ничто» смотрится оптимистично.

Какая ересь. Нет, он жив, иначе не чувствовал бы давления на стенки мочевого пузыря и круговых движений пустого желудка. Окончательно придя в себя, парень попытался подняться, но уткнулся в стенку, ударившись плечом обо что-то твёрдое. Нет, он точно не покойник.

Саша часто заморгал, но проку от этого вышло немного. Вокруг было не видно ни зги. Обычной ночью светят звёзды и луна. Ночь ядерная, соответствовавшая земному дню, освещалась остатками солнечного света, которым удавалось пробиться сквозь пыль и сажу. Они не помогали определять направление, служа скорее напоминанием, памятником утраченному светилу. Но даже когда ядерная ночь накладывалась на обычную, крохи лунного света пробивались сквозь облачный покров и достигали Земли.

108