Чёрный день - Страница 62

Они остановились перед тяжёлой железной дверью; Маша достала из кармана ключ и открыла. Замки на дверях появились недавно с молчаливого согласия самого майора. Пошаливать стали. Зазеваешься, даже тапочки своруют.

«А здесь ничего… — подумал Демьянов. — Зря она наговаривала».

Фанерная перегородка делила большую комнату на две равные части, так что приличия оказались соблюдены. Кроме них в левой половинке сейчас были только две женщины средних лет. Демьянов поздоровался, вспомнив, что видел их в медпункте. Одна, кажется, медсестра, другая — фельдшер. На мужскую половину он даже заглядывать не стал, не собираясь беспокоить людей, отдыхавших после тяжёлой смены.

Насчёт уюта она зря сказала. В комнате было чисто прибрано, а вместо обычной затхлой вони чувствовался лёгкий аромат освежителя воздуха. Сразу видно, аккуратные люди живут. Хотя они умудрились нарушить два пункта правил. Перепланировка помещений и пронос веществ с резкими запахами запрещалась строжайше. Ну да ладно, это не смертельно. Правила составлялись в расчёте на пару дней пребывания. А когда речь идёт о паре месяцев, благоустройством пренебрегать не нужно. Конечно, подвесной потолок не нужен, но обои наклеить или линолеум постелить — вполне допустимо.

Чернышёва полезла в тумбочку больничного типа. Вот и третье нарушение. Похоже, её самовольно пронесли и установили. Личные вещи, значит, появились. Но это тоже было неизбежно. Придётся разрешить, ведь и у самого в каморке кое-что есть.

— Вот, возьмите, — она протянула Демьянову увесистый куль, в котором приятно пересыпались зерна.

«Мародёрство, однако. Когда она успела его прихватить?».

— Я его в павильоне на углу Строителей и Лаврентьева достала, — словно отвечая на его вопрос, пояснила девушка. — Упаковка герметичная, но вы лучше ещё раз промойте с мылом для дезактивации.

«Хотя какое, к чертям собачим, мародёрство? — тут же обругал майор себя. — Она ведь это не во время вылазки за продуктами утаила. Наверно, шла в составе группы за лекарствами и прихватила из магазина. Правильно сделала, не пропадать же. Пусть берут, если это не мешает выполнять свои обязанности».

В конце концов, они ещё на третий день договорились, какие вещи могут быть только общими, а какие можно оставлять себе. Кофе к первой категории не относился.

С каждым днём Сергей Борисович всё больше уважал Машу. За эту неделю она отлично себя проявила. Не так много нашлось бы в убежище мужчин, сделавших столько, сколько она.

Нет, «отлично» — не очень подходящее слово. Отличными могут быть результаты работы; отлично можно выполнить поставленную задачу. На «отлично» можно школу закончить. Но когда человек идёт на верную смерть, чтобы спасать незнакомых людей — тем более если его никто не обязывает, — это называется по-другому. Нет, не сумасшествием, как внушали им в «демократическую» эпоху. Героизмом это называется. Он знал, что на её счету было десятка два спасённых жизней.

На второй день, когда начали набирать добровольцев для работы на поверхности, она первой сделала шаг вперёд. Майора это тогда даже немного разозлило. Девка, мол, не понимает, как там опасно, вот и лезет, дура. Но теперь он думал, что, не сделай этого шага она, и волонтёров стало бы на порядок меньше. Их число и так никогда не превышало необходимого. Готовность умереть ради других — скорее исключение, чем правило, и совершенно естественно для человека предоставить другим возможность броситься на амбразуру.

Ещё Демьянов тогда подумал, что у девушки просто возникло желание поскорее умереть. Не такое уж редкое, кстати, желание. В начале второй недели подземного плена убежище захлестнула волна самоубийств. Это было связано с объективными законами человеческой психики. Первый шок прошёл, за ним пришло понимание, что это навсегда, что всё вокруг — это не дурной сон, а то, с чем им теперь предстоит жить. Именно это понимание и заставляло людей затягивать на шее петлю из чулок или вскрывать себе вены крышкой консервной банки. Бритв и ножей не было почти не у кого.

Дружинники, набранные из ракетчиков и таких же беженцев, были призваны не только поддерживать порядок, но и бороться с этой напастью. Из полусотни тех, кто решил пойти по пути наименьшего сопротивления, только двадцати удалось покинуть этот мир. Остальным не дали. Но каждый раз, глядя в пустые глаза собратьев по несчастью, майор чувствовал, что многих из них в этом мире держит только привычка.

Машенька не вписывалась в этот образ. Глядя на неё, не верилось, что она одержима желанием уйти из жизни. Не вязалось это с её жизнелюбием, сквозившем во взгляде, в походке, в осанке. Самоубийцы так себя не ведут. Они не рассказывают анекдоты, чтобы хоть как-то поднять настроение окружающим, не следят за собой с таким усердием. А она успевала не только умыться, но и накраситься, даже при сумасшедшей занятости.

Нет, умирать Маша определённо не собиралась. Постепенно майор пришёл к выводу, что её храбрость проистекает скорее из неопытности и не очень развитого воображения. Девчонка просто не отдавала себе отчёт в том, насколько велик риск. Несколько раз он ей об этом говорил, но складывалось впечатление, что она пропускает эти предупреждения мимо ушей. «Конечно-конечно. Я поняла. Ну ладно, я пошла». Иногда Демьянов грешным делом начинал думать, что только из таких людей и получаются герои. Из зелёных, не знающих жизни, сопляков и соплячек, которые думают, что у смерти в списке нет их фамилии.

И если бы когда-нибудь их стали награждать за этот беспримерный подвиг, то майор сам просил бы за неё. Она заслужила, чтобы ей повесили на грудь самый высокий орден. Да что там орден, пусть её именем назовут улицу. Если хоть в одном городе сохранилась хоть одна.